О прекрасных длинноволосых девушках с рыбьими хвостами говорится в мифах многих народов. Если в местах проживания сказители не было морей или океана, они повествовали о девах речных или озерных.
Когда местность была пустынной, и с водой было туго совсем, то народ рассказывал о «девах колодезных». Сказители создали романтичный образ водяной девы, каждый давал ей свое имя, которое сохранялось веками. Какое бы имя у нее не было, этот образ и по настоящее время томит человеческое воображение…
Признанный прародитель морских дев — Вавилонский бог Оаннес был признан прародителем морских дев. Ему долго меняли форму, пока он не превратился в существо, имеющее голову и торс мужчины, и рыбий хвост вместо ног. Сирийская богиня Луны и рыболовства – Атаргате – стала первой женщиной с рыбьим хвостом.
У греков морские богини существовали в невероятном количестве вместе с тремя видами нимф — «богинь влаги», сто нереидами, тремя тысячами океанид.
В глубине моря, жившие во дворце отца нереиды - дочери морского бога Нерея, пряли на золотых прялках. Одни нереиды вой досуг они проводили в хороводах в такт волнам, другие – могли кататься на дельфинах, восседая на их спину. В лунные ночи Нереиды устраивали на берегу состязания с тритонами — рыбохвостыми чудищами, а также пели песни.
Океаниды, ведущие столь же привольную жизнь в океане, проявляли заботу о мореходах, как и нереиды, хотя бури могли прилично "потрепать" этих морских дев.
В каждой реке, любом ручейке или источнике имелись свои покровительницы — наяды. Беспечную болтовню наяд в журчанье вод слышали греки, имеющие поэтическую жилку.
Рядом с первейшими богами в пиру и в совете в урочный час находились нимфы, которые толпами стекались на Олимп. Боги моги жениться на легкомысленных девах, или сделать их своими возлюбленными. Изредка на них женились и простые смертные. Тогда они знавали печали и тяжкие думы, когда приходилось провожать на войну и подвиги своих сыновей-героев, о чем повествовали предания.
Греки упрямо на своих рисунках показывали пленительных резвушек - полунагих или в легких одеждах. Девы становились смертными, но знающими секрет вечной молодости, игривыми, но не распущенными. Греческие скульптуры и рисунки на амфорах повествуют о любви и любовании, которыми удостаивали нимф художники, запечатлевшие чистые и целомудренные линии на их обнаженных телах.
В средневековье морских дев "возродили" вместе с голенастыми греческими богинями. Христианство "узурпировало" и изменило нимф, превратив их в невымышленных животных, причем заменив один греческий миф другим, также греческим. Теперь нимфы стали сиренами – женщинами до пупка и птичьей другой половиной.
Сказитель перетолковал эпизод с сиренами из "Одиссеи" (III век) Гомера по-своему. Он представил их смертоносными, сладкоголосыми жительницами глубин моря. Они зачаровывали мореходов своим пением до потери сознания. Мореход падал в море и там погибал. Образ сирен раскрывал коварство двоедушного человека, коварного во всех своих путях. Двоедушные входили в церковь в образе агнцев, но от грехов не удалялись и выходили в образе скотов. Так же и силы супостата ласками обольщали души "нетвердых".
Далее аналогия стала понятной для всех. Одиссея на мачте-кресте уподобили Христу, кораблем стали считать церковь, а сирен - плотским желаниям. «Сердце усладноё пенье сирен бедоносных» становится прообразом мирских благ, что губит душу. Только путы смогли удержать Одиссея (как и любого праведного христианина) от совершения греха и гибели для вечного спасения. При развитии аллегории, тремя сиренами становятся алчность, гордыня и распутство. Корабль — нашим телом, а засыпающий и погибающий кормчий — душой. Чтобы найти камертон разумения для осуждения блудниц, греческих полуженщин-полуптиц, описанных Овидием и Плинием, от рукописи к рукописи "избавляли" от крыльев, птичьих лап, наделяя хвостами.
К XII столетию только единичными авторами вспоминалось их «воздушное» прошлое. Рыбий хвост сначала прилаживался к коленам и только позже их стали изображать с красивым переходом от бедер. Порой хвост оставался рыбьим, но вытягивался до длины змеиного, или раздваивался. Пленительных нимф безвозвратно «оскотинили», переродили в жупел против соблазнов.
В руках морских дев теперь находился гребень и зеркало, которые считали атрибутами женской суетности и ведьмовства. Ученые мужи хитро называли гребень — метаморфозой плектра для ударения сиренами по струнам лиры, а зеркало — Луной из руки сирийской Атаргате.
Чары женщины стали описывать, из-за двойной природы сирен, опасными соблазнами заморских странствий. А морские приключения теперь уподоблялись превратностям страсти. Сирен "слепили" из двух вековых страхов: перед женщиной и морем - двух бездонных манящих бездн, двух темных стихий. А в сказки прибавили еще один "женский" страх перед соперницей. Теперь «роковую женщину» воплощала морская дева.
Самых уродливых морских дев — с обвисшей грудью и безобразными лицами — изображали на иллюстрациях бестиарии. Самых миловидных изображали на светских гравюрах и картах эпохи великих географических открытий. Там показывался их узкий стан, прелестный лик и изгибающийся хвост с кокетливыми кольцами.
Морской деве было посвящено такое количество шедевров, как ни одному зверю фантастического зоопарка, например, Пушкиным и Гоголем, Римским-Корсаковым и Даргомыжским. А незабвенная русалочка Андерсена и Лорелея Гейне известна всем.
Но благодаря журналистике романтический ореол морской девы был погашен, и она "упала" со своей античной высоты вместе с дифирамбами лучших поэтов. Ежегодно в газетах появлялись "утки" о поимке очередной морской девы. Подробности были настолько прозаичными, что душу воротило.
В «восточных источниках», можно встретить морских дев в сказках, и в мифах. Их часто включали в сюжет картин, скульптуры ваяли скульптуры и японские статуэтки нэцкэ, но только с глазами с характерным восточным разрезом, и с тем же рыбьим хвостом. Встречались изображения весьма откровенные. Японскими и китайскими мастерами в охотку изображалось соитие морских дев с другими морскими чудищами, например, с осьминогами.
Однако в целом хвостатые девы на Востоке не могли выдерживать конкуренции с морскими женщинами-драконами. Сознание восточного мужчины не побывало в долговременных тисках ригоризма и пуританства (имеется в виду «дальневосточные» культуры, а не регионы ислама). Поэтому они не нуждались в любовании «нездешних» женщин. Для восточного воображения морские девы не были олицетворением встречных судорог восхищения-отвращения. Если перейти на современный язык, морские девы не являлись предметом «сублимации либидо в творчестве». Они были просто незаурядными обитательницами моря, не больше.
Когда местность была пустынной, и с водой было туго совсем, то народ рассказывал о «девах колодезных». Сказители создали романтичный образ водяной девы, каждый давал ей свое имя, которое сохранялось веками. Какое бы имя у нее не было, этот образ и по настоящее время томит человеческое воображение…
Признанный прародитель морских дев — Вавилонский бог Оаннес был признан прародителем морских дев. Ему долго меняли форму, пока он не превратился в существо, имеющее голову и торс мужчины, и рыбий хвост вместо ног. Сирийская богиня Луны и рыболовства – Атаргате – стала первой женщиной с рыбьим хвостом.
У греков морские богини существовали в невероятном количестве вместе с тремя видами нимф — «богинь влаги», сто нереидами, тремя тысячами океанид.
В глубине моря, жившие во дворце отца нереиды - дочери морского бога Нерея, пряли на золотых прялках. Одни нереиды вой досуг они проводили в хороводах в такт волнам, другие – могли кататься на дельфинах, восседая на их спину. В лунные ночи Нереиды устраивали на берегу состязания с тритонами — рыбохвостыми чудищами, а также пели песни.
Океаниды, ведущие столь же привольную жизнь в океане, проявляли заботу о мореходах, как и нереиды, хотя бури могли прилично "потрепать" этих морских дев.
В каждой реке, любом ручейке или источнике имелись свои покровительницы — наяды. Беспечную болтовню наяд в журчанье вод слышали греки, имеющие поэтическую жилку.
Рядом с первейшими богами в пиру и в совете в урочный час находились нимфы, которые толпами стекались на Олимп. Боги моги жениться на легкомысленных девах, или сделать их своими возлюбленными. Изредка на них женились и простые смертные. Тогда они знавали печали и тяжкие думы, когда приходилось провожать на войну и подвиги своих сыновей-героев, о чем повествовали предания.
Греки упрямо на своих рисунках показывали пленительных резвушек - полунагих или в легких одеждах. Девы становились смертными, но знающими секрет вечной молодости, игривыми, но не распущенными. Греческие скульптуры и рисунки на амфорах повествуют о любви и любовании, которыми удостаивали нимф художники, запечатлевшие чистые и целомудренные линии на их обнаженных телах.В средневековье морских дев "возродили" вместе с голенастыми греческими богинями. Христианство "узурпировало" и изменило нимф, превратив их в невымышленных животных, причем заменив один греческий миф другим, также греческим. Теперь нимфы стали сиренами – женщинами до пупка и птичьей другой половиной.
Сказитель перетолковал эпизод с сиренами из "Одиссеи" (III век) Гомера по-своему. Он представил их смертоносными, сладкоголосыми жительницами глубин моря. Они зачаровывали мореходов своим пением до потери сознания. Мореход падал в море и там погибал. Образ сирен раскрывал коварство двоедушного человека, коварного во всех своих путях. Двоедушные входили в церковь в образе агнцев, но от грехов не удалялись и выходили в образе скотов. Так же и силы супостата ласками обольщали души "нетвердых".
Далее аналогия стала понятной для всех. Одиссея на мачте-кресте уподобили Христу, кораблем стали считать церковь, а сирен - плотским желаниям. «Сердце усладноё пенье сирен бедоносных» становится прообразом мирских благ, что губит душу. Только путы смогли удержать Одиссея (как и любого праведного христианина) от совершения греха и гибели для вечного спасения. При развитии аллегории, тремя сиренами становятся алчность, гордыня и распутство. Корабль — нашим телом, а засыпающий и погибающий кормчий — душой. Чтобы найти камертон разумения для осуждения блудниц, греческих полуженщин-полуптиц, описанных Овидием и Плинием, от рукописи к рукописи "избавляли" от крыльев, птичьих лап, наделяя хвостами.
К XII столетию только единичными авторами вспоминалось их «воздушное» прошлое. Рыбий хвост сначала прилаживался к коленам и только позже их стали изображать с красивым переходом от бедер. Порой хвост оставался рыбьим, но вытягивался до длины змеиного, или раздваивался. Пленительных нимф безвозвратно «оскотинили», переродили в жупел против соблазнов. В руках морских дев теперь находился гребень и зеркало, которые считали атрибутами женской суетности и ведьмовства. Ученые мужи хитро называли гребень — метаморфозой плектра для ударения сиренами по струнам лиры, а зеркало — Луной из руки сирийской Атаргате.
Чары женщины стали описывать, из-за двойной природы сирен, опасными соблазнами заморских странствий. А морские приключения теперь уподоблялись превратностям страсти. Сирен "слепили" из двух вековых страхов: перед женщиной и морем - двух бездонных манящих бездн, двух темных стихий. А в сказки прибавили еще один "женский" страх перед соперницей. Теперь «роковую женщину» воплощала морская дева.
Самых уродливых морских дев — с обвисшей грудью и безобразными лицами — изображали на иллюстрациях бестиарии. Самых миловидных изображали на светских гравюрах и картах эпохи великих географических открытий. Там показывался их узкий стан, прелестный лик и изгибающийся хвост с кокетливыми кольцами.
Морской деве было посвящено такое количество шедевров, как ни одному зверю фантастического зоопарка, например, Пушкиным и Гоголем, Римским-Корсаковым и Даргомыжским. А незабвенная русалочка Андерсена и Лорелея Гейне известна всем.
Но благодаря журналистике романтический ореол морской девы был погашен, и она "упала" со своей античной высоты вместе с дифирамбами лучших поэтов. Ежегодно в газетах появлялись "утки" о поимке очередной морской девы. Подробности были настолько прозаичными, что душу воротило. В «восточных источниках», можно встретить морских дев в сказках, и в мифах. Их часто включали в сюжет картин, скульптуры ваяли скульптуры и японские статуэтки нэцкэ, но только с глазами с характерным восточным разрезом, и с тем же рыбьим хвостом. Встречались изображения весьма откровенные. Японскими и китайскими мастерами в охотку изображалось соитие морских дев с другими морскими чудищами, например, с осьминогами.
Однако в целом хвостатые девы на Востоке не могли выдерживать конкуренции с морскими женщинами-драконами. Сознание восточного мужчины не побывало в долговременных тисках ригоризма и пуританства (имеется в виду «дальневосточные» культуры, а не регионы ислама). Поэтому они не нуждались в любовании «нездешних» женщин. Для восточного воображения морские девы не были олицетворением встречных судорог восхищения-отвращения. Если перейти на современный язык, морские девы не являлись предметом «сублимации либидо в творчестве». Они были просто незаурядными обитательницами моря, не больше.
No comments:
Post a Comment